Как я попала в «психушку»

Начало болезни

Я узнала, что произошло с моей подругой Сашей, уже постфактум. Не виделись давно. Саша иркутянка, но уже несколько лет живет в одном из городов центральной части России, занимается переводами текстов, рисует. Встретились, я первая рассказала о своих новостях и выдохнула: «Трудный был тот год». «Да-а, у меня тоже», - задумчиво кивнула Саша. «А у тебя что?» - спрашиваю. «А я в психушку попала», — отвечает она запросто, как бы шутя, со свойственной ей легкостью, но смотрит так, что сразу понятно: это не метафора, она серьезно, про больницу. Но… «Мы же встречались в том году, ты была в порядке…».

— На самом деле, нет. Мне уже было плохо. Как раз летом 2018 года, когда я в последний раз приезжала в Иркутск, все и началось. Жара стояла жуткая, а я ведь солнце очень плохо переношу. Приехала в Иркутск, пожалуй, уже на пике депрессии. Мысли о суициде были очень навязчивыми, я пыталась от них сбежать.

Но не помогло. Еле заставляла себя встать с кровати. Когда выходила с кем-то на встречу, весь следующий день приходила в себя. Никто не замечал, даже мама. В этом и есть опасность депрессии, расстройств… Это не обязательно заметно. Летом себя успокаивала: станет прохладнее — полегчает. Но я вернулась в свой город, пришла осень, а состояние ухудшилось.

Ничего не хотелось делать. Совсем. Истерики накатывали и дома, и на людях. Хорошо, что город большой и всем все равно. В метро вдруг могла почувствовать, как внутри все деревенеет, будто не мое, и начинала плакать… Дома могла отключиться и очнуться вся в синяках и царапинах. Ни муж, ни я не понимали, что происходит.

Бывали дни, когда я просыпалась с ощущением, что все позади. В отличном настроении успевала выполнить кучу задач, чувствовала себя замечательно. Только недолго. Как я узнала потом, это были типичные для психических расстройств краткие просветления, которые меня сбивали: я долго не обращалась к врачу, каждый раз надеялась, что отпустило. Но после недолгой эйфории снова резко наступала апатия.

В психоневрологическом диспансере

Весной я наконец признала проблему и решительно настроилась выбраться из этого болота. Пришла к доктору в психоневрологический диспансер (ПНД): частного специалиста я себе позволить не могла. Врач, исключив гормональный сбой и опухоли мозга после соответствующих процедур и анализов, собиралась определить меня в дневной стационар, прописать таблетки. Но у меня во время этой встречи на ровном месте случилась истерика. Она насторожилась, спросила, есть ли суицидальные мысли. Я просто не нашлась, что ответить, сказала правду… Врач заохала и стала писать направление в психиатрическую больницу.

Услышав, что меня положат в клинику, впала в ступор. Но спорить не стала. Психиатр сама позвонила моему мужу Ване (я была не в состоянии), объяснила ему жестко: «У нее, может быть, тяжелое заболевание, ей нужно медицинское наблюдение». Я только представить себе могла, как напугался муж. Но точно не сильнее, чем я.

Приемное отделение

Дальше все как будто не со мной происходило. Приехали санитары, мы спустились вниз и, пока я снимала грязные бахилы, один из мужчин решительно загородил открывшийся путь в другой коридор. Это было и смешно, и дико. С тех пор я почти все время чувствовала, как за мной кто-то наблюдает.

Скорая доставила меня в приемное отделение. Грубоватая женщина заявила, что оформит меня как бомжа, ведь я без документов. Попыталась возразить, что муж скоро привезет. «Когда привезет, тогда и посмотрим, — а то, может, и мужа-то никакого нет», — прокомментировала дежурная.

Все имущество, что у меня было с собой, потребовалось сдать. Несмотря на то, что «мест для хранения у них вообще-то уже не было». Заодно подписать бумагу, где было кратко перечислено: «Телефон, планшет, карта…». Какой телефон, какая модель планшета – ничего не было указано. Соответственно, и получить назад я могла неизвестно что. Хорошо, что Ваня наконец приехал и спас мои вещи.

Потом я пошла на предварительный осмотр в отдельный кабинет. Там сидела медсестра, которая мне очень запомнилась, она одна из немногих за всю эту историю поговорила со мной по-человечески. После беседы женщина подстригла мне ногти, выдала ночнушку. Горловина белья была разорвана так, что при движении я демонстрировала миру свою грудь. Но медсестра вздохнула: другой одежды пока нет. Так и пришлось ходить неделю, надевая рубашку задом наперед, пока не выдали новый комплект.

Проведя ревизию вещей, которые привез Ваня (карандаши, скетчбуки, книги, кремы, домашняя одежда), врач всплеснула руками: «Моя-то дорогая! Тебе все это нельзя!». Доктор достала пакетик, в который переложила то, что взять можно: зубную пасту и щетку, пару носков, несколько трусов, рулон туалетной бумаги и прокладки. Вот и все. Остальное я отдала Ване.

Вход в больничный корпус

Моя палата располагалась в соседнем корпусе, куда мы ехали пару минут. В комплект к рубашке я получила байковые штаны в клеточку, ватный рабочий тулуп и ботинки-прощайки (войлочные боты или полусапожки, популярные в СССР).

В отделении водитель забрал верхнюю одежду. В дальнейшем, когда приходилось покидать корпус (выходила только в поликлинику и в баню), я получала теплый комплект, который по возвращении отдавала назад.

В надзорную палату я прошла через специальную комнатку. Она соединяла внешний мир и собственно отделение. После очередной беседы с удивительно надменной медсестрой я получила байковый халат, средних размеров вафельное полотенце (для всего). Затем девушка велела выбрать тапки из огромной корзины, отфильтровала еще разок мой и без того скромный скарб (вещей у меня после этого оказалось вдвое меньше) и проводила в надзорную палату.

Надзорная палата

В надзорной палате живут пациенты, которые только прибыли в больницу, а также переведенные — те, кто уже лечится какое-то время, но в процессе им стало хуже. Здесь, как и в любой другой палате отделения, высокий потолок, нет дверей, ремонт свежий, полы моют три раза в день (в плане чистоты здесь идеально). Надзорка постоянно находится под наблюдением медсестер с «поста», что понятно из названия. Ни разу я не видела, чтобы «пост» пустовал.

В палате 10 коек, расстояние между которыми меньше метра. Никаких тумбочек (а что, собственно, в них класть?). На моей койке, укрытой страшненьким покрывалом, лежало постельное белье. Пока застилала кровать, хотела сунуть зубную щетку в носок: неприятно было класть ее на видавшие виды одеяло.

В то же мгновение услышала замечание медсестры, она велела показать, что я прячу. Объяснила свой замысел медработнику — она оставила меня… Пока не увидела, что я не заправляю одеяло в пододеяльник: «Не положено».

В надзорной строгий порядок: если тебе нужно выйти, ты предупреждаешь медсестру. А выйти можно только в туалет, в конец коридора зубы почистить и в столовую. Плановые выходы — в поликлинику (но там обычно организованно, парами) и с утра, пока идет кварцевание. Но в этом случае сидеть нужно рядом с палатой.

У врача

Врач принял меня через два часа после того, как я очутилась в надзорной палате. Я тут же пожаловалась на медсестру, которая вела себя грубо и заставляла меня пользоваться ненужным мне одеялом. «Вообще правил насчет пододеяльников нет, но… Медсестры здесь хозяева, их нужно слушать», — пожал плечами доктор. Врачи очень дружны с медсестрами, которые передают информацию о пациентах, — это я поняла. У медперсонала здесь безграничная власть.

В первую нашу встречу врач сказал, что мне придется лежать в больнице минимум неделю: «Нужно посмотреть на ваше состояние, оно у вас длилось довольно долго». Позже я узнала, что меньше недели здесь вообще не лежат. Это необходимый «минимум», за который каждый пациент проходит обследование, сдает общий анализ мочи, кровь, тест на ВИЧ. Даже те, кто попал сюда случайно (и врачи сами это понимали), проходят все процедуры. Мне встречались в больнице люди, которые шутя подбадривали себя: «Хоть зуб здесь вылечила», «Наконец от цистита избавилась».

Поговорив со мной, доктор прописал лекарства, я получила их вечером того же дня от медсестер. Названий препаратов, которые давали в больнице, ни я, ни кто-либо другой из пациентов не знал: это держится в тайне. Если пациенты желали узнать хотя бы что-то о своих медикаментах, персонал не церемонился, могли ответить очень резко.

Пациенты

Мне было очень жутко в больнице первое время. Со мной бок о бок жили пациенты разной степени тяжести.

Некоторые напоминали овощи: взгляд лишен смысла, подвижности ноль, они могли целыми днями не вставать с кровати. Рядом со мной лежала девочка с яркой восточной внешностью, у нее всегда был приоткрыт рот, она могла долго лежать или сидеть, уставившись в одну точку.

Были девушки, которые слышали голоса, страдали галлюцинациями или манией преследования. Встретилась девушка, которая считала себя Богом. Бабушка с деменцией намазывала на лицо овсяную кашу.

Отдельная боль медперсонала и пациентов — тучная, постоянно писающаяся женщина, на которую никак не могли найти подходящий подгузник. Мадам сопровождали санитарки, вытирая за ней влажный след. Она орала романсы, громко читала стихи и покрывала отборным матом всех, кто ей чем-либо помешал. Позже ее перевели в отделение для буйных.

Многие поступали сюда в крайне тяжелых состояниях. Пациентов обкалывали, давали успокоительные. Девушку Надю очень тошнило от седативных. Санитарки, видя это, не пытались изменить ничего, только психовали и даже заставляли эту еле стоящую на ногах девчонку убирать за собой. Мы потом с Надей подружились.

Выходить на улицу здесь не разрешалось, физической активности не было. Единственная возможность прогуляться — ходить по длинному коридору. Моя кровать как раз находилась рядом с выходом в коридор. Я не могла спрятаться от этих страшных шагов.

До ужаса было жалко тех, кто попадал сюда совсем случайно, у кого не было никаких расстройств. Девушка рассталась с парнем, пришла в гости к подруге, очень плакала, долго не унималась. Мама подруги сказала: «Это ненормально. Нужно вызывать скорую». Скорая приехала, врачи сказали, что это не их случай, но они могут позвонить другой бригаде. И тут же вызвали бригаду психушки. Девушка всего-навсего резко отреагировала на шаблонную фразу врачей «Жизнь продолжается», сказав, что у нее дурацкая жизнь и жить ее ей не хочется (еще раз: осторожнее с высказываниями о суициде). Вуаля! Она в психбольнице. На неделю. Обходит врачей по «минимуму».

Поднадзорная и обычная палата

Через пять дней после прибытия в психушку меня перевели в поднадзорную палату. Преимущество — можешь свободно ходить по коридору и отправляться в туалет, уже не спрашивая разрешения. За тобой все равно наблюдает медсестра. Разрешается иметь личные вещи: расчёску, полотенце, крем для лица и для тела, гель для душа, шампунь, домашнюю одежду.

Через день меня перевели в обычную палату, у туалета, где не было строгого присмотра — стало полегче. Но там я наблюдала ежеутренние и ежевечерние представления от санитаров и курящих людей.

Вообще-то, курение в больнице запрещено категорически. Но не все санитарки любили убираться и поэтому пользовались трудом курильщиц. После кварцевания пациенты мыли коридоры, туалеты и комнаты. Потом они вставали в очередь, и медработники выдавали им сигаретки.

Странные медсестры и санитары

Процентов 70 персонала вели себя ужасно. Но были и по-настоящему человечные сотрудники. Немного. Когда дежурили адекватные медсестры и наша любимая санитарка Танюша, душевую открывали раньше на час или закрывали позже на час (о душевой подробнее в разделе «Гигиена»). Про Танюшу отдельно скажу, она была очень классная: сама мыла полы, а курящим девочкам давала сигареты просто так. Еще она мастерски подстригала ногти, очень аккуратно (а это было нужно, в клинике не разрешались ножницы и пилки), мы называли эту процедуру «Маникюрный салон Танюши».

Итого вместе с Танюшей всего три сотрудника разговаривали с нами по-человечески: не брезгливо, не высокомерно, а как с нормальными членами общества. Остальные не стеснялись срывать свою злость на пациентах.

Была одна, которая все время орала. Она спокойно не говорила вообще. Когда ей сделали замечание, она проорала, что не кричит, это у нее голос такой.

Другие две любили перемывать кости. При всех. Таблетки, которые пациенты принимали до поступления в больницу, согласовывались с врачом. У меня такие были. Как-то санитарка во время выдачи лекарств с деланным изумлением спросила меня: «Это что, противозачаточные?» — громко, так, чтобы каждый человек в очереди услышал. «Тебе сколько лет?!». Рядом стояла другая санитарка: «25 ей, она вообще-то уже кучу лет замужем, ей рожать пора, а она гормоны пьет». «Ты завязывай с ними, не залетишь потом!». Выдали, я вышла из очереди в крайнем смущении.

Я уж не рассказываю о ситуациях, когда санитары могли навести ревизию тумбочки, без ведома пациента или когда сотрудники забывали записывать, дали они таблетку или нет. Было несколько историй, когда они заставляли дважды пить антибиотик или серьезный психотропный препарат. Не верили нам на слово, что мы уже пили, считали, видимо, что лучше дать больше, чем не дать.

Смеяться и плакать они не разрешали. Если плакала (расчувствовалась при встрече с мужем) — докладывали врачу, приходилось объясняться. Если смеялась, делали замечание. Хотя под действием моих препаратов первое время мне постоянно хотелось ржать — эйфория, нормальный симптом при приеме подобных лекарств.

Я как-то читала книгу, там была глава про психиатрические больницы еще на заре их возникновения. Врач выявил формулу, какие должны быть условия в клинике, чтобы пациентам становилось лучше. Простые вещи: вкусная еда и ежедневная регулярная гигиена. У нас и с тем, и с другим были большие проблемы.

Гигиена

Очень сложно было держать себя в чистоте и комфорте. Как я уже сказала, в обычной палате, в которую переводят, когда доктор посчитает это возможным, уже разрешают иметь больше предметов гигиены. Но пока меня 5 дней держали в надзорке, мне полагалась только зубная щетка и паста. Приходилось просить гель для душа и шампунь у других девочек. С кремами было туго, между тем, у меня ужасно сохла кожа.

Пришлось изобретать собственные косметические процедуры. Например, я мочила вафельное полотенце и с силой терла лицо. Такой вот скраб. Еще сворачивала туалетную бумагу в несколько раз, смачивала водой и накладывала этот компресс на нос. Увлажнение. Да, на меня косо смотрели санитары, но я и так уже была в дурдоме. Хотя бы здесь можно себе позволить быть странной?

Помыться можно, когда открывают душевую. Ежедневно утром, за час до завтрака, и вечером есть час после ужина. За 60 минут должны успеть помыться человек 25-30. Мыться можно было только частями. Две очереди, ты выбираешь, какую занять: на биде или на ванную, где можно помыть голову или ноги. Если моешься слишком часто, по мнению персонала, можно услышать упрек: «Ты же в пятницу в бане была, зачем тебе мыть голову в понедельник?».

В пятницу для пациентов надзорки организовывали душ, остальных водили в баню. За 2,5 недели пребывания в больнице я попала туда единожды. Это были дореволюционные бани. Старенькая плитка, железные тазики, три душа. Я знала девочек, которые очень не любили эту баню, впадали в панику: их смущали голые люди и что при чужих приходилось раздеваться. Мне же, несмотря на то, что место это было трудно назвать комфортабельным, там понравилось.

Отвратительная еда

Всю еду подавали еле теплой. Можно было не тешить себя надеждой встретить хотя бы кусочек мяса в супе или где-либо еще. Меня удивляло, что даже картошку повара не могли сварить нормально: в тарелке плавала какая-то картофельная каша с водой. Они же дома для семьи готовят? Почему они над людьми так издевались на работе?

Не ходить в столовую было нельзя. Это значит, что ты отказываешься от еды. Еще один повод для санитаров задуматься о твоем состоянии и рассказать о тебе доктору. Как-то одна из санитарок в столовой решила раздавать всем сыр не с подноса, а хватая его руками. Я не притронулась к продукту, о чем, конечно, доложили моему врачу. Он потом со мной разговаривал, почему я плохо ем – ведь это отклонение от нормы. Я объяснила, что есть в столовой крайне тяжело.

Врач принял к сведению, но что он сделает? Однажды повлияло на кухню только сообщение о возможной проверке. Пациенты были крайне удивлены тем, как могут, оказывается, вкусно готовить повара. Еда была теплой! Лучше гороховой каши я в жизни не ела. В капусте мы видели настоящие кусочки мяса! Но, увы, так кормили всего один день.

Нормально поесть можно было, только когда друзья и родственники приносили в контейнере домашнюю еду. Прямо на встрече ели, с собой в палату забирать нельзя. Разрешались передачки (фрукты, шоколад, печенье) — их санитарки складывали в отдельные пластиковые корзины. Лакомства разрешали брать за два часа до завтрака или за час перед сном.

Посещение

Посещение пациентов проходило в столовой, по субботам и средам с 12:00 до 14:00 и с 16:00 до 17:00. Родные могли взять разрешение у врача и вывести тебя на прогулку. Но гулять можно только по территории, где очень грязно и неприглядно, как после бомбежки. Я предпочитала общаться внутри.

Во время посещения ты не можешь пользоваться даже чужими телефонами, передать привет маме: «Я здесь, со мной все нормально.» (Мама у меня живет в Иркутске, узнав, что я в больнице, конечно, очень переживала.) Моя подруга однажды пошла на хитрость во время нашей встречи: спрятала телефон в рукав, чтобы я записала голосовое сообщение.

Созваниваться с близкими можно только в присутствии врача (когда у него будет время) и только по делу: «Когда приедешь? Мне нужно привезти то-то». Вопрос «Как ты?» уже не по делу, врач прерывал тут же. Но когда меня выписали, я узнала от другого врача, что, оказывается, «звонить разрешается всем по требованию и без особых ограничений».

Досуг

Время здесь тянется медленно, выбор занятий крайне скудный: пианино (за него редко кто-то садился), телевизор (постоянно шли передачи Соловьева или сериал «Зачарованные»), настольные игры (первое время, пока все вокруг пугают, играть особо не с кем). Я спасалась книгами в шкафу столовой, в основном классика, прочла пять книг за две недели.

Безопасность

Пациентов усиленно берегут от суицида. В туалетах не запирается дверь, нет зеркал и твердого мыла.

Нельзя стоять и смотреть в окно в коридоре. Окна в решетках, выходят во двор, открывать и закрывать их может только персонал.

В обычной палате смотреть в окно можно сколько угодно, там никто за тобой не следит. Но появляется другая проблема: каждое утро начинается с проветривания. В целом, это очень полезное мероприятие, но не когда оно затягивается на весь день, а на улице холодно.

Моя новая подруга Надя вместо носков пронесла гольфы — отобрали. Видимо, с ними можно тоже сотворить какой-нибудь суицид.

В общем коридоре всегда горит свет, ты никогда не оказываешься в полной темноте. Так что те, кто не может уснуть при свете, испытывают неудобства.

Еще одна мера безопасности — в кране нет горячей воды, только теплая. Это до меня дошло потом, когда я после больницы зашла в кафе. Пошла помыть руки и сильно обожглась, по привычке выкрутив кран до упора.

Уже выписываясь, я услышала от одной санитарки, что, оказывается, вся дичь, которую я отметила в больнице, — ерунда. По сравнению с другими отделениями больницы здесь рай на земле. В других местах, для более сложных пациентов, гораздо грязнее, а обращение с пациентами в разы жестче.

Выписка

Дату выписки не говорят никому до последнего. Могут сказать: «В пятницу сообщим, когда выписываем». Я с понедельника ждала этого дня, считала минуты. В пятницу врач сказал: «Ну да, раз уж вас ничего не беспокоит, на следующей неделе сообщим дату выписки».

Так, в сильнейшем волнении, я дожила до понедельника, мои родные все выходные тоже переживали, знали, что в пятницу должна появиться информация. Доктор позвонил, когда муж почти был на месте (не выдержал без вестей и приехал сам вместе с родственниками). Их приняли, договорились о моей выписке на вторник.

Перед выпиской врач позвал меня в кабинет. И только тогда объяснил, что вообще со мной было. До этого мне не говорили о моем диагнозе ничего. Мне сказали, что я пережила депрессию, но в организме нет патологий, год мне нужно пить антидепрессанты, а потом потихоньку от них отказаться. Если я не замечу ухудшения, отлично. Если нет, попробовать корректировать с психиатром или… добро пожаловать назад! Диагноз не поставили, только выдали справку и пакетик с препаратом на первый день. В диспансере мне уже по записям врача выписали новый рецепт.

Что я думаю о лечении?

Конечно, в моем случае сюда было совсем не обязательно попадать. Можно было просто принимать препараты под контролем хорошего врача. Но в диспансере доктор решила спасти меня от самоубийства, выписав билет в «психушку». Радикально, ну что ж…

Из рассказа понятно, что в больнице не лучшие условия для выздоровления. Повезло, что мне относительно быстро подобрали правильные препараты, от которых я почувствовала себя лучше.

Но могло и не повезти, как моей Наде. Ее продержали около двух месяцев, ей это не помогло абсолютно, и только по заявлению от родственников девочку выписали. Сейчас она в дневном стационаре.

На антидепрессантах тоже не сладко. После первой недели эйфории тебя обязательно накрывает обратный эффект: все становится серее. Например, не распознаешь вкуса еды первое время. К тому же, после полной изоляции долго еще голова едет от информационного шума и обилия людей вокруг (еще раз вопрос, зачем так ограничивать от звонков и интернета?).

Из побочных явлений: до сих пор я не чувствую оргазм. Сильно потею ночью. Но, во всяком случае, ощущаю себя человеком: хочу жить, работать, позитивнее смотрю на вещи, не впадаю в истерики. Времени, когда мне придется отказываться от таблеток, и жду и боюсь. Неизвестно, что будет дальше. Но второй раз в больнице я бы очень не хотела оказаться. Никому не желаю такого опыта.

Рассказ подруги ошарашил, я задумалась о многих вещах… Но главное, что тревожило: как долго ни Саша, ни друзья, ни родные не били тревогу. Никто не замечал, что девушка не просто заскучала, она больна. Может, если бы мы осознали проблему раньше, этой истории не случилось бы. Так как же тогда распознать депрессию? Как отличить заболевание от дурного настроения? И как не довести себя до больницы? Об этом поговорим со специалистами в следующей статье.

Если вы замечаете длительное подавленное состояние, вялость и апатию, немедленно звоните психологу (для начала). Кроме частных специалистов, есть также телефоны доверия. Обратиться за консультацией можно по круглосуточным телефонам иркутского областного психоневрологического диспансера: (3952) 24-00-07 и 24-00-09.

Берегите себя!
Все имена героев изменены.

Дарья Сутырина, специально для IRK.ru, иллюстрации @fraudwarf.