«В СИЗО меня избивали практически каждый день». Воспоминания бывшего заключенного

Иван (имя героя изменено — Прим. ред.) — высокий, худощавый парень. Он сидит передо мной и спокойно рассказывает о шести годах, проведенных в колонии строгого режима. Я вглядываюсь в его лицо, пытаясь понять, какие чувства он испытывает, сожалеет ли о потерянных годах и друзьях, которые забыли о его существовании сразу после вынесения приговора.

— Знаете, я сожалею только о том, что столько боли причинил маме, — как будто прочитав мои мысли, произносит он, после чего опускает глаза и несколько секунд молча рассматривает свои руки.

Ивана обвинили и посадили в тюрьму на девять лет за торговлю наркотиками. Когда его арестовали, молодой человек учился в университете. На время следствия Иван взял академический отпуск, надеясь, что его не осудят, но он получил реальный срок, и его отчислили. «Мне просто не повезло,» — говорит он и продолжает свой рассказ.

«Просто хотел подзаработать»

— Как я оказался в тюрьме? Банально — нужны были деньги на хорошую жизнь. Думал, вот сейчас подзаработаю и открою свой бизнес. А быстро заработать можно только на наркотиках. Так я стал закладчиком.

Наркотики я никогда не пробовал, даже желания, если честно, не было: знал, к чему приводит употребление. Но и угрызения совести — что продавал — не испытываю. Это выбор каждого — употреблять или нет. Не я, так другие бы подгоняли дурь наркоманам.

Мне не повезло: повязали уже через два месяца. Одна знакомая девушка сдала меня полиции. Она тоже торговала наркотиками, и ее задержали. Уже потом узнал, что следователи пообещали ей смягчить наказание, если сдаст других торговцев. Она согласилась и привела ко мне домой полицию, зная, что я при товаре. Если бы не она, наверное, я бы заработал ту сумму, которая была нужна, и ушел бы из этого бизнеса. А может, и нет — не знаю.

Самое сложное после ареста было смотреть в глаза родителям, они не могли поверить, что я торговал наркотиками. Помню, на маме лица не было. Но, тем не менее, они не отвернулись от меня, всегда поддерживали, навещали в СИЗО, потом в колонии.

Друзей у меня было немного, а вот знакомых предостаточно, но со многими из них я сразу после ареста прекратил общение: было стыдно. А потом жизнь расставила все по своим местам, и рядом осталось несколько настоящих друзей.

С девушкой, с которой жили вместе, я расстался. Я повзрослел в тюрьме очень быстро, а она осталась такой же — беззаботной девчонкой. После освобождения у меня изменились приоритеты, система ценностей, у нее же только запросы стали выше, а взрослых мыслей так и не появилось. Я понял, что не смогу с ней быть.

«В СИЗО меня избивали практически каждый день»

В СИЗО, пока шло следствие, я просидел пять с половиной месяцев. В изоляторе есть арестанты, которые «работают» на администрацию СИЗО. Как правило, это те, кому грозит долгий срок. Эти «внештатные сотрудники» издеваются над заключенными и пытают их, чтобы выбить признательные показания или заставить активнее сотрудничать со следствием. Такое сотрудничество дает заключенному право пользоваться мобильным телефоном или иметь другие запрещенные в тюрьме вещи. Например, одного парня избили до такого состояния, что он ни есть, ни пить не мог, после чего он сознался вместе со своими подельниками в ограблении восьми ювелирных магазинов на сумму больше пяти миллионов.

С момента ареста на меня оказывали колоссальное давление: первые несколько дней не давали спать, потом начали избивать. Доставалось практически каждый день, иногда больше, иногда меньше. В колонии, по сравнению с пребыванием в СИЗО, был курорт. Поначалу я отвечал на провокации: не привык терпеть обиду, но потом понял, что до добра меня это не доведет, и стал вести себя тише.

В тюрьме есть двухкомнатные камеры, есть однокомнатные. Я сидел в однокомнатной. Обстановка скудная: кровати с железными прутьями, посередине стол. Решетки на окнах, большие стальные двери. В углу стоит раковина и унитаз. От жилой части камеры отхожее место с трех сторон отделяли перегородки высотой всего около полутора метров. Чтобы не справлять нужду на глазах сокамерников, в качестве четвертой перегородки использовали полотенце, которым завешивали вход.

В камере всегда был полумрак. Через небольшое окно с решеткой практически не проникал свет. А вечером камеру освещала только тусклая лампочка, висящая под самым потолком.

Подъем в шесть утра. 30 минут на заправку постели и умывание. Потом начинают раздавать завтрак. Я хорошо запомнил звуки вагонетки, на которой развозили еду. Железные колеса тележки грохотали так, что ее приближение было слышно издалека. После еды мы прибирались в камерах.

Вообще в СИЗО надо вести себя осторожно. Никогда не знаешь, что кто-то из заключенных работает на сотрудников и может тебя «спалить».

С 8:00 до 9:00 происходил утренний обход и проверка камер на предмет незаконных вещей. Всех осужденных выводили в коридор и строили вдоль стены лицом к ней, спрашивали, есть ли жалобы или предложения. В это время в камере сотрудники производят обыск. На самом деле, запрещенных предметов, которые нельзя здесь иметь, много, поэтому даже самая пустячная с виду вещь может уйти в утиль. Во время проверки назначается дежурный по камере, который сутки следит за чистотой и порядком в камере. Он также несет ответственность за все выявленные нарушения.

Потом час свободного времени. Кто-то читал, кто-то просто ходил по камере. И так каждый день.

Потом нас, заключенных, выводили на прогулку в прогулочную камеру. Там вместо потолка решетка. Все ограждено колючей проволокой, установлена видеокамера. Прогулка длится 10-15 минут, но больше и не надо. Рядом находится котельная, постоянно в часы прогулки разгружали уголь, и вся черная пыль летела в прогулочную камеру — мы дышали этой пылью, у многих развился сильный кашель. Помню, когда я приехал в СИЗО через четыре года на пересмотр приговора, выводить на прогулку стали уже на час. Оказалось, кто-то из заключенных пожаловался на короткие прогулки, и их увеличили. Вот только я, как и многие, был не рад этому: зимой находиться на улице, стоя практически на одном месте, было очень холодно.

После обеда было три часа свободного времени. Затем ужин, уборка и очередная проверка. Перед сном немного времени, чтобы умыться, в тазике помыть ноги – и отбой.

Кормили три раза в сутки, ассортимент блюд скудный. Утром давали кашу, сваренную на воде, в обед — суп и второе, вечером – чаще каша. Иногда давали одну и ту же кашу утром, в обед и вечером. Это издевательство над осужденными. Выделяют же деньги на тюрьмы, куда они уходят?! Как правило, вся еда была переваренной и безвкусной. Например, рыбный суп состоял из 300 миллилитров воды, половины картофелины и костей от рыбы. Съел – и непонятно, поел ты или нет. Уже через час-полтора после такого обеда желудок начинает сводить от голода.

Когда в тюрьму приезжали с разными проверками, кормили очень хорошо. Помню, однажды был суп с килькой в томатном соусе, после нескольких недель недоедания казалось, что ничего вкуснее я и не ел. За сигареты раздатчик еды накладывал нам добавки в пластиковые контейнеры — вот так мы и отъедались.

При наличии денег питаться в заключении можно вполне нормально, поскольку у зеков есть доступ к продуктовому магазинчику, расположенному на территории СИЗО. Еще в тюрьме разрешены передачки. Мне родители передавали продукты. Со мной сидели китайцы, таджики, азербайджанцы — к ним никто не приходил, и они не получали посылок. Бывало, я делился с ними едой.

Некоторым заключенным разрешали готовить в камерах. Они приноровились варить в обычных пластиковых ведрах с использованием кипятильника. Так, например, они готовили суп из «Доширака», картофеля и сосисок.

Ежедневно утром и вечером умывались прямо в камерах холодной водой. Мыться в душе разрешалось только один раз в неделю — в банный день. Из-за этого вонь от пота и грязного тела в камере иной раз была невыносимой. На всё давали 15 минут, не успел – твои проблемы. Кто-то договаривался с начальством и мылся дольше, а бывало — и чаще.

Камеры, по сути, — это каменные коробки: летом в них жарко, зимой холодно. Я, как и другие заключенные, болел каждый месяц, один раз особенно тяжело. Помню, в течение нескольких дней была высокая температура, кашель, насморк, все тело страшно ломило. Когда стало хуже, попросил медпомощи, но был уже вечер, медицинский кабинет был закрыт. Пришел дежурный врач, меня вывели в коридор, он тут же что-то вколол мне и дал таблетки. После этого стало еще хуже, думал, умру, но через несколько дней пошел на поправку.

«Маньяки, террористы, убийцы, насильники, наркоторговцы — здесь есть все»

После вынесения приговора меня отправили в колонию строгого режима. На тот момент мне исполнился 21 год. За распространение наркотиков дали девять лет, я отсидел шесть и вышел по УДО. Это еще мягкий приговор, изначально мне грозило от 15 лет лишения свободы, так как у меня нашли много наркотиков. Но мне повезло. Знаете, как говорят, хороший адвокат — это не тот, кто знает закон, а тот, у кого есть нужные знакомства. Так вот, у меня был хороший адвокат.

По прибытии в колонию мне выдали костюм черного цвета, который меняли раз в неделю. Роба стала моей униформой на весь срок заключения.

Среди зэков, как и среди тюремщиков, есть и хорошие, и плохие люди. Мне повезло — чаще я встречал хороших.

Вся территория колонии разделена на жилую зону, в которой стоят бараки, и промышленную — с различными производствами. Заключенные здесь живут в бараках по 50-100 человек. Основной контингент осужденных — это люди в возрасте от 25 до 35 лет. Маньяки, террористы, убийцы, насильники, наркоторговцы — здесь есть все. Сначала рядом с ними находиться страшно, потом привыкаешь и уже не думаешь, что они совершили.

Есть колонии, в которых сидят рецидивисты, отбывающие второй, третий, а иногда и четвертый срок за убийство, кражу, наркотики. Тюрьма стала для них домом. Я сидел в колонии строго режима для «первоходов». Большинство из них убили по пьянке своих жен, сожительниц или собутыльников. Со мной сидели люди, организовывавшие ОПГ и ОПС в нашем городе, у которых в подчинении были 50 и больше бандитов. Были те, кто получил срок за расстрелы людей во время грабежа на дорогах, в том числе детей и женщин. Сидели террористы-игиловцы, а также те, кто размещал в соцсетях посты с экстремистскими текстами — они, как правило, получали срок 3-4 года.

А вообще истории у всех разные. Например, один заключенный сидел за то, что палкой изнасиловал сожителя своей сестры, который надругался над его племянником. За самосуд он получил десять лет колонии строгого режима.

Здесь такой же распорядок дня, как и в СИЗО. Разница лишь в том, что в колонии осужденные работают в автомастерских, выполняют строительно-ремонтные и столярные работы, производят мебель, оконные рамы, работают с металлом. Зарплаты, конечно, копеечные, но в колонии любые деньги не лишние. Правда, оплачиваемой работы не хватает на всех желающих, поэтому на производствах задействована только часть заключенных, остальных привлекают к труду по обслуживанию потребностей колонии. Это уборка, работы в столовой, в прачечной или подсобном хозяйстве – то, что не оплачивается вообще.

В колонии, как и в тюрьме, есть касты. Зэки из низших каст, которых воспринимают скорее как рабов, прислуживают «блатным»: моют пол, исполняют различные поручения, смотрят за отношениями между заключенными, доносят на других зэков. Никто не хотел попасть в низшую касту «петухов» — это дно. И я не хотел. Быстро понял, что лучше поделиться продуктами, сигаретами, деньгами, ни с кем не конфликтовать, не лезть не в свое дело — и спокойно отсидеть срок. Иначе жизнь здесь быстро превратится в ад.

В лагере я сидел спокойно. Были стычки с другими заключенными, но это так, мелочи, по сравнению с тем, что было в СИЗО. Здесь у меня даже был телефон на протяжении всей отсидки: сумел договориться. А вообще у заключенных со связями есть всё – алкоголь, наркотики, телефоны, даже проститутки к некоторым приезжают. Администрация колонии в курсе этого. Раз в месяц тюремщики устраивали показательные обыски, во время которых непременно находили запрещенные предметы.

«За шесть лет, проведенных в колонии, я видел восемь случаев суицида. Кто-то не смог смириться с приговором, а кого-то довели до самоубийства. Всякое здесь бывает».

Шести лет, проведенных в колонии, вполне хватило, чтобы понять, что я не хочу обратно. Там мало кто протестует, как правило, все быстро начинают жить по тем законам, которые уже сложились, боясь избиений, издевательств и насилия со стороны не только заключенных, но и надзирателей.

Две недели после условно досрочного освобождения я практически не выходил из дома: много спал, запоем смотрел фильмы и сериалы, читал книги. Было непросто вернуться к обычной жизни на свободе. До ареста был дерзким подростком: в голове одни гулянки, алкоголь и девушки. Мог разбить витрину, подраться в клубе. Но тюрьма изменила меня. Мама переживает, что я могу попасть в какую-нибудь историю и меня опять посадят: сейчас я условно освобожденный, и любой «косяк» может привести меня обратно в тюрьму.

Часто слышу, что преступники есть преступники, что не надо слушать их жалобы — их надо расстреливать. Однако в тюрьме сидят тоже люди. Я не стыжусь своей судимости. Спрашивают — отвечаю: «Да, сидел». У нас вон каждый третий депутат имеет судимость, и это не мешает им вполне успешно занимать должности и хорошо зарабатывать.

Беседовала Анастасия Маркова, IRK.ru
Иллюстрации Семёна Степанова

Беседовала Анастасия Маркова, IRK.ru